
Время было тревожное. Этих показаний хватило, чтобы секретаря по дипломатической части в ставке генерала Ермолова Александра Грибоедова арестовали, под караулом доставили в столицу и посадили в камеру Петропавловской крепости. Уже через месяц после неосторожных слов Трубецкого арестованного поэта допрашивал генерал Василий Васильевич Левашов - не жандарм-профессионал, а честный вояка, ветеран Бородино. Вопросник включал более 20 пунктов. Помимо дежурных вопросов: с кем был знаком, кто состоял в тайном обществе, был один весьма оригинальный: «В каком смысле и с какой целью в беседах с Александром Бестужевым вы желали установки в России ношения русского платья и ввести бесцензурную печать?» Во время допроса Грибоедов заявил генералу Левашову, что ни в каком тайном обществе не состоял и ничего о нем не слышал. «По возвращении из Персии летом 1825 года я встречался с Александром Бестужевым, Кондратием Рылеевым, князем Евгением Оболенским, Вильгельмом Кюхельбекером и общался исключительно на литературные темы. И был принят в Общество любителей российской словесности», - записано в протоколе допроса. А о своей симпатии к русской национальной одежде Грибоедов сказал так: «Русского платья я желал, потому что оно красивее и покойнее фраков и мундиров, а вместе с тем я полагал, что оно бы снова сблизило нас с народом, как в 1812 году. По цензуре я имел в виду, что она была бы полезнее авторам и издателям по установленному закону, а не по прихоти цензора».
14 февраля 1826 года генерал Василий Левашов допросил о причастности к тайному обществу Павла Пестеля, Александра Бестужева и Кондратия Рылеева. Им был задан вопрос: Грибоедов заговорщик или это навет? Все трое заявили, что дипломата в тайное общество никогда не зачисляли. Отставной прапорщик и поэт Кондратий Рылеев, на слова которого ссылался князь Трубецкой, пояснил на допросе в тот же день: «Летом я имел разговор с Грибоедовым о положении в России. И делал намеки о необходимости для исправления несправедливостей установить в стране конституционную монархию. Грибоедов заявил тогда мне, что Россия к ней пока еще не готова. Видя неготовность Грибоедова стать членом общества, я оставил разговоры на эту тему». Кроме того, Пестель заявил, что он сам с Грибоедовым был едва знаком.
В тот же день генерал Левашов вызвал на допрос князя Сергея Трубецкого, из-за слов которого Грибоедов сидел в каземате крепости, и спросил прямо: почему он решил, что Грибоедов был принят в число заговорщиков? И опять бывший полковник сослался на слова Кондратия Рылеева. Надо отдать должное генералу Левашову - он скрупулезно выяснял истину.
Заключение в крепости измучило Грибоедова, и 15 февраля 1826 года он написал письмо на имя Николая I. В нем Грибоедов требовал: если его считают виновным, пусть докажут это фактами! Сам он присяге не изменял, вины за собой не видит и арест считает личным оскорблением. Были в письме и такие слова: «Ваше императорское величество! Вот уже второй месяц я нахожусь под следствием, меня арестовали в штабе Кавказского корпуса и под караулом провезли сотни верст, все для того, чтобы я объяснял причины сугубо частных разговоров, случившихся месяцы назад. Если я в чем-либо виновен, требую представить мне факты мои проступков, а не расспрашивать, что я сказал кому-то когда-то».
Тем не менее 24 февраля 1826 года Грибоедова вновь вызвали на допрос и ознакомили с показаниями декабриста князя Евгения Оболенского (между прочим, двоюродного брата автора комедии «Горе от ума»). Родственник утверждал, что Грибоедов - заговорщик. В ответ Александр Сергеевич потребовал очной ставки с кузеном. А 25 февраля 1826 года письмо узника прочел Николай I. Решительный тон письма, видимо, понравился царю. Так писать мог только невиновный!
Прочитав письмо Грибоедова, царь приказал разобраться: виновен или нет? 15 марта 1826 года генерал Василий Левашов вызвал на допрос поочередно трех подследственных: Кондратия Рылеева и князей - Сергея Трубецкого и Евгения Одоевского. Тема допроса - принадлежность Александра Грибоедова к тайному обществу. Рылеев подтвердил, что были у него намерения принять молодого дипломата в свои ряды, но, видя нежелание Александра Сергеевича, он от этой затеи отказался. Князья же в конце концов признали, что предполагали причастность Грибоедова к обществу лишь на основании факта бесед последнего с Рылеевым. И поделились своими домыслами со следователями...
18 марта 1826 года члены Следственного комитета представили Николаю I докладную записку по делу Грибоедова, в которой значилось: «Коллежский асессор Александр Грибоедов не принадлежал к тайному обществу и о существовании оного не знал. Показания о причастности Грибоедова к тайному обществу сделали князья Оболенский и Трубецкой, якобы со слов Рылеева. Сам же Рылеев сообщил, что думал привлечь в тайное общество Грибоедова, но, не увидев в нем склонности к сему, оставил свое намерение. Все же прочие допрошенные члены тайного общества подтвердили, что Грибоедова его членом не считали и о его принятии никогда не знали».
Словом, оговорили поэта-дипломата. Впрочем, генерал-следователь Василий Левашов несколько преувеличил неведение Грибоедова о существовании кружка заговорщиков. Не столь уж глуп и ненаблюдателен был дипломат, чтобы не догадываться о том, что его литературных друзей из Общества любителей российской словесности крепко связывает еще и служение общему делу.
На тексте докладной записки Николай I начертал: «Коллежского асессора Грибоедова выпустить с очистительным аттестатом». Это была полная реабилитация. Впрочем, у ворот Петропавловской крепости Грибоедова «встретила радостно у входа» не только свобода. Чиновники обрадовали его неожиданным известием. На тексте докладной записки под резолюцией императора была сделана приписка рукой его приближенного барона Ивана Ивановича Дибич-Забалканского: «Высочайшее повеление: произвести в следующий чин и выдать не в зачет годовое жалованье». То есть царь компенсировал оговоренному человеку моральный ущерб от ареста производством в следующий чин, а материальный возместил годовым окладом.
Говорят, все хорошо, что хорошо кончается. Но хорошая ли концовка у этой истории? Может, будь Грибоедов осужден, попади он в ссылку, избежал бы страшной гибели в Персии? Впрочем, у истории нет сослагательного наклонения...
Александр СМИРНОВ