На момент своего побега Люшков, без сомнения, относился к элите советских карающих органов. В 1934 году он принимал личное участие в расследовании убийства Кирова, что уже говорит о многом. В том числе и благодаря стараниям Люшкова это бытовое, в общем-то, преступление, совершенное к тому же психически неуравновешенным человеком, приобрело размах грандиозного «троцкистско-зиновьевского» заговора. Под суд пошли многие из тогдашней ленинградской партийной верхушки, прямо или косвенно придерживавшиеся оппозиционных взглядов. Подобное усердие не могло не понравиться Сталину, и ретивый чекист быстро пошел в гору.
В 1937 году он был назначен начальником НКВД и председателем «тройки» Азово-Черноморского края. Естественно, что и там сразу же обнаружилось превеликое множество «врагов». За короткий срок Генриху Люшкову удалось вскрыть и ликвидировать целых три «контрреволюционных правотроцкистских центра». Среди его жертв оказался и один из убийц царской семьи - Александр Белобородов, в то время работавший начальником ростовской конторы «Заготскот». Но имена более или менее известные. Всего возглавляемой Люшковым «тройкой» было намечено «по плану» (!) осудить к расстрелу 6644 и к высылке - 6962 человека. За столь непосильный труд, помимо ордена Ленина, Генрих Самойлович удостоился еще и личной благодарности Иосифа Виссарионовича, опубликованной в ростовской газете «Молот».
И новое назначение не заставило себя ждать. На Дальнем Востоке к 1937 году сложилась весьма «неблагоприятная обстановка». В Москве считали, что весь край, в буквальном смысле, «засорен» троцкистами. И Люшков, вместе со своими коллегами по ростовскому НКВД, был брошен туда для наведения порядка. На месте они рьяно взялись за дело. В числе первых были арестованы прежние руководители УНКВД по Дальневосточном краю - Т. Дерибас, С. Западный и другие. Одновременно Люшков начинает подозревать, что и над его головой постепенно сгущаются тучи. Доподлинно неизвестно, были ли для этого опасения хоть какие-то реальные предпосылки. Разумеется, прекрасно разбиравшийся в механике тогдашнего правосудия новоиспеченный комиссар госбезопасности 3-го ранга не мог не понимать, что рано или поздно донос поступит и на него. Так и получилось. И тут все зависело только от вышестоящего начальства. Именно в Москве решали, дать очередному делу ход или отправить его по-тихому в архив. Однако к тому времени кресло наркома зашаталось и под самим Николаем Ежовым. А это означало, по неумолимой логике событий, что вслед за ним будут репрессированы и его ближайшие подручные. И начальник управления Дальневосточного НКВД решил не ждать неизбежного.
В любом случае, во второй половине дня 12 июня 1938 года Люшков в сопровождении заместителя начальника 7-го отдела УНКВД лейтенанта государственной безопасности Стрелкова выехал на участок 59-го Посьетского погранотряда. Свое присутствие там Генрих Самойлович объяснил тем, что по телеграфному распоряжению наркома внутренних дел СССР Ежова ему якобы надлежит лично встретить прибывающего с сопредельной территории крупного агента разведки. Для этой цели Люшков приказал Стрелкову собрать всю имеющуюся в распоряжении иностранного отдела валюту. Таковой оказалось 4500 гоби (деньги марионеточного государства Маньчжоу-Го) и иен.
В селении Краскино оба пересели на машину Посьетского пограничного отряда и после 18:00 прибыли в расположение заставы имени Косарева. Ее начальнику - лейтенанту Дамаеву - в целях обеспечения операции по приемке агента из-за рубежа Люшков приказал открыть границу в районе пограничного знака №8 и никаких нарядов туда не высылать. Что и было исполнено. В 19:00 Люшков в сопровождении Стрелкова и Дамаева отправился в приграничную зону. По пути он подробно расспрашивал начальника заставы о расположении японских пограничных постов, линии прохождения границы и так далее. Около 23:00 Люшков, надев поверх формы штатское пальто и нахлобучив кепку, залег у выбранного им распадка. Стрелкову и Дамаеву он приказал занять позиции справа и слева от себя, на значительном удалении, мотивируя это тем, что выходящий из-за границы агент в темноте вполне может сбиться с намеченного курса. Ни тот, ни другой ничего подозрительного в словах начальника не заметили.
В 2:30 13 июня лейтенант Дамаев, предположив, что Люшков уже закончил операцию по приемке агента, снялся со своего поста и направился к месту засады комиссара госбезопасности, однако никого там не обнаружил.
Полагая, что высокий чин попросту заблудился, начальник заставы выстрелил два раза из ракетницы, а потом вместе со Стрелковым организовал поиски собственными силами, которые ни к чему не привели. По мере наступления рассвета были обнаружены лишь несколько мелких личных вещей и отчетливо видимый след, ведущий на сопредельную территорию. Стало ясно, что Генрих Люшков сбежал.
В тот же день, но в 5:30 утра, сотрудники маньчжурской полиции Хван Ду Син и Ким Ен Ден, совершавшие обход вверенного им участка границы, задержали неизвестного «джентльмена», одетого по-европейски. Ни по-японски, ни по-китайски тот не говорил, однако с готовностью поднял руки, бросив оба имевшихся у него пистолета на землю. Очутившись в разведывательном отделе Квантунской армии, Люшков патетично назвал себя великим преступником и принялся с жаром обличать тот самый режим, которому совсем недавно столь преданно служил. Было бы еще ничего, если бы дело ограничилось просто политическими заявлениями. Однако благодаря показаниям беглого комиссара оказалась фактически разгромлена советская агентурная сеть в Маньчжурии. Принимал перебежчик и личное участие в допросах арестованных разведчиков, угрожая в случае отказа отвечать на вопросы облить керосином и сжечь заживо. Нанес Люшков непоправимый вред и системе обороноспособности Дальнего Востока в целом, раскрыв перед японцами схемы расположения воинских частей, подробности мобилизационного плана и так далее.
После начала Второй мировой войны надобность в его услугах не только не отпала, но еще возросла. Поселившийся в Токио и сменивший фамилию сначала на Маратова, а потом и на Ямагути Тосикадзу, Люшков по заданию японской военной разведки готовил аналитические сводки о положении в СССР, опираясь на данные советской прессы, а также сведения радиоразведки и показания других перебежчиков. Сочинял он и антисталинские памфлеты, различные листовки. В общем, выполнял при японцах роль своеобразного генерала Власова.
Однако время неумолимо играло против новых хозяев Люшкова. В 1945 году, после разгрома Квантунской армии и атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, стало ясно, что война Японией бесповоротно проиграна. Никаких надежд на благоприятный исход или хотя бы почетный мир уже не оставалось. В числе прочих встал вопрос и о том, что делать с высокопоставленным перебежчиком. Первоначально рассматривалось сразу несколько вариантов: дать ему возможность бежать в Китай, выдать СССР, бросить на произвол судьбы или без лишнего шума ликвидировать. Положение облегчалось и тем, что незадолго до капитуляции Японии Люшков прибыл из Токио в китайский Чанчунь, а уже оттуда на поезде перебрался в Дайрен (Дальний). Посовещавшись, руководители местной военной миссии остановили свой выбор на последнем варианте, в полном соответствии с известным сталинским принципом: «Нет человека - нет проблемы».
Сначала они планировали отравить Люшкова, подсыпав яд ему в чай, однако тот ничего пить не стал, сославшись на больной желудок. Тогда начальник Дайренского специального агентства Юсаки Такэока принялся уговаривать перебежчика покончить жизнь самоубийством - в связи со сложившимся безвыходным положением. Но Люшков упорно цеплялся за жизнь, настоятельно требуя создать ему возможность для побега. Согласившись для виду, Такэока около 23:30 19 августа 1945 года вывел бывшего чекиста во двор миссии и выстрелил из браунинга ему в грудь. Добил Люшкова выстрелом в голову начальник сектора по руководству белоэмиграцией и по совместительству переводчик с русского языка Ивамото. На следующий день труп перебежчика кремировали, а урну с прахом поместили в буддийском храме Дайрена. Так бесславно закончилась жизнь и карьера бывшего комиссара госбезопасности.
С его семьей поступили по законам сталинской «справедливости»: после его бегства была арестована и расстреляна его жена Инна, близкие и даже дальние родственники были репрессированы.
Андрей ВОРФОЛОМЕЕВ