Общеизвестно, что для достижения высот в любом занятии одного таланта недостаточно — нужно ещё много работать. Эту нехитрую истину сын военного казначея Пирогова Николенька усвоил с детства. Мальчика так интересовала медицина, что малышом он постоянно играл «в доктора», назначая членам семьи лекарства от всех болезней. Когда Николай подрос, стараниями друга семьи профессора Мухина его определили на медицинский факультет Московского университета. Будущему великому хирургу было тогда всего 14 лет, поэтому для поступления пришлось подделать бумаги, увеличив возраст на два года. Учился юный студент, однако, не хуже старших товарищей, через несколько лет окончил курс одним из первых и решил продолжить образование.
С этой целью он отправился в Дерптский университет, который тогда считался одним из лучших в империи. В хирургической клинике при университете Николай Иванович проработал пять лет, после чего отменно защитил диссертацию и всего в 26 лет сделался профессором. Тема его докторской диссертации — о перевязке брюшной аорты — показала, что начинающий учёный определённо намерен по-новому подойти к традиционной медицинской науке. Учёный установил, что прежний метод моментальной перевязки аорты ведёт к смерти большей части подопытных животных, а вот если аорту сжимать постепенно — это не только сохраняет оперируемым жизнь, но и позволяет избежать многих осложнений в восстановительном периоде.
Большое значение в России 19-м века, как и в наши дни, придавалось зарубежному образованию. И молодой профессор Пирогов для знакомства с европейской научной школой выбрал Германию, где к его приезду хирургическое сообщество успело ознакомиться с работой о перевязке аорты и вынести о ней положительное суждение. У своего геттингенского наставника, профессора Лангенбека, Николай Иванович научился отточенности и чистоте операционных приёмов, а также способности выполнять все действия по возможности быстро и чётко.
По дороге домой Пирогов так тяжело захворал, что вынужден был остановиться в Риге для лечения. Едва поднявшись после болезни, он принялся применять полученные в Германии новые познания. Медик оперировал дни напролёт и между ампутациями и удалением опухолей, не придавая этому особого значения, провёл первую в России пластическую операцию. Нерадивый цирюльник как-то ухитрился отрезать себе бритвой нос, и Пирогов одарил несчастного новым. Сам хирург спустя годы шутливо замечал, что это был лучший нос, созданный им за всю многолетнюю практику.
Прошло время, и труды Пирогова получили признание: его пригласили возглавить хирургическую кафедру петербургской Медико-хирургической академии. Неугомонный доктор почти сразу же организовал себе практическую базу — по его инициативе 2-й военно-сухопутный госпиталь был преобразован в клинику госпитальной хирургии.
Буквально на глазах потрясённой столичной профессуры хирургия превращалась в высокое искусство, способное излечить если не каждого, то многих. До начала бурной деятельности Пирогова все операционные приёмы делились на три категории: мягкие ткани резались, твёрдые кости пилились, а сосуды перевязывались. Кроме того, все эти действия проделывались интуитивно, без должного знания человеческого организма.
Действовать наугад Пирогов не хотел. И однажды замороженные мясные туши подсказали ему, что следует предпринять: увидев на рынке, как хорошо видны все внутренние органы на срезе распиленных коров и свиней, медик проделал то же самое с трупами в мертвецкой. Так появилась на свет топографическая анатомия (сам Николай Иванович именовал её ледяной), точно указывающая хирургу расположение всех органов. Учёный произвёл тысячи «ледяных распилов» и в результате составил уникальный по тем временам атлас, которым мог руководствоваться каждый врач.
После выхода в свет атласа слава Пирогова сделалась оглушительной. Его лекции, кроме коллег-медиков, посещали художники, писатели, репортёры, студенты и даже дамы. Слушатели вели себя так, словно он не рассказывал об одной из довольно сложных и кровавых медицинских специальностей, а, к примеру, пел оперные арии. Но знаменитого профессора занимали не восторги публики, а практическое применение его исследований.
Едва началась Крымская война, Пирогов счёл своим долгом отправиться в действующую армию. Зная о его колоссальном медицинском опыте, командующий назначил его главным хирургом осаждённого врагами Севастополя. В гуще боезых действий, под постоянной угрозой смерти для тысяч людей деятельная натура Пирогова развернулась в полную силу.
Медицинскую помощь раненым он поднял на уровень, неизвестный к середине 19-го века ни в российской, ни в какой-либо другой армии мира.
Пирогов первым в истории военной медицины принял решение сразу после сражения разделять раненых на тех, кому необходима срочная операция, и тех, кому достаточно оказать первую помощь с тем, чтобы потом переправить на лечение в тыл. Это давало шанс выжить тем, кому нужна была срочная хирургическая помощь, а легко раненных избавляло от необходимости находиться в плохо приспособленных для восстановления прифронтовых лазаретах.
Отлично сознавая, сколько жизней зависит от правильности и скорости его действий, Пирогов ставил операции на конвейер: под его руководством несколько врачей одновременно оперировали на нескольких столах, в результате за сутки медики успевали спасти до сотни раненых. Вера в хирургическое искусство Пирогова среди солдат была безгранично велика — ведь очень многих он в самом деле смог поставить на ноги. Однажды в операционную палатку солдаты притащили тело своего товарища без головы, будучи твёрдо уверены, что стоит хирургу пришить ему голову, как убитый оживёт.
Николай Иванович делал всё, что мог, как и тысячи защитников города рядом с ним, но Севастополь все же был взят англо-французскими войсками, и Крымскую войну Россия с позором проиграла. Вернувшись в Петербург, Пирогов не стал молчать и отправился докладывать лично императору о бездарном руководстве, воровстве снабженцев и отсталости вооружения. Вместо того чтобы поблагодарить честного профессора, Александр II изволил гневаться на его смелость и приказал удалить слишком порядочного медика из Петербурга. Его неожиданно отправили в Одессу на должность попечителя Одесского и Киевского учебных округов, и в новой для себя отрасли Пирогов тут же принялся за нововведения. Он выступал против сословного деления учебных заведений, за отмену телесных наказаний, призывал воспитывать в молодёжи прежде всего нравственно развитых личностей, а уж после — специалистов в той или иной области. Власти почли за лучшее избавиться от неудобной персоны. Пирогова отправили за границу надзирать за обучающимися там русскими. Одновременно с попечительской деятельностью хирург спас от ампутации ногу революционера Гарибальди, из которой извлёк не замеченную другими врачами пулю. За этот «политически ошибочный» шаг Пирогова уволили со службы, отказав ему даже в праве на пенсион.
Последние годы жизни Пирогов провёл в своём имении «Вишня» неподалёку от Винницы, где продолжал лечение недужных в собственной бесплатной больнице и научные опыты в разных областях медицины. Он успел изобрести новый способ бальзамирования, но опробовать его было не на ком — а сам учёный уже ожидал собственной кончины. И тогда он решился на последнюю жертву во имя науки — завещал жене и ассистенту забальзамировать его тело.
Вскоре Николай Иванович скончался, и его последняя воля была исполнена. Тело медика забальзамировали и поместили в усыпальницу. Во время Второй мировой войны саркофаг с телом Пирогова был повреждён, что привело к порче тела, впоследствии подвергнутого повторному бальзамированию.
Врач Божией милостью Николай Иванович Пирогов остаётся нетленным в саркофаге в своём имении. Люди верующие утверждают, что без вмешательства Всевышнего здесь не обошлось.
Екатерина КРАВЦОВА